– А какой смысл?

– Красиво.

– Красоты недостаточно для смысла.

– Это шаг к свободе. Сейчас это немодно. Или, как ты говоришь, не одобряется. Это не может быть достаточной причиной – просто пойти против общественного мнения?

– Знаешь, я тебе объясню, что тут не так.

– Давай.

– Вот представь себе меня слепого.

Кирочка сама закрывает глаза и говорит, что представляет.

– Вот я знакомлюсь с девушкой.

С этими словами Евгений тоже закрывает глаза и приближается к Кирочке вплотную.

– Как я могу понять, какая она, эта девушка? Только дотронувшись до нее пальцами. Вот я веду ими по ее лицу.

Его пальцы мягко касаются ее лба и плывут ниже.

– Я изучаю ее черты, и в моей голове возникает образ. Я трогаю ее волосы, ее шею.

Его пальцы выполняют все то, о чем он говорит.

– Я знакомлюсь с ее плечами.

– Да, – выдыхает Кирочка.

– И вот тут, где, как я теперь – благодаря своим глазам – знаю, живет нарисованная ворона, я не чувствую ничего. Понимаешь, ничего. На ощупь она неотличима. Я ощущаю только кожу. Нежную, мягкую, гладкую кожу.

– Да, – повторяет Кирочка, так и не открывая глаз. – Ты знаешь, это очень эротично.

– Вот и получается, – продолжает Евгений, – что эта ворона не важна. Она как будто не часть тебя. Ну, для меня слепого не часть. Потому что настоящее только то, что можно понять пальцами, не глядя. Понимаешь?

– Я понимаю. А теперь открой глаза и посмотри на ворону. Правда, милая?

– Правда. Но и без нее ты была бы той, которую я знаю.

– По твоей логике получается, что одежда важнее татуировки, – хмурится Кирочка. – Ведь одежду чувствуешь пальцами. А я не считаю, что одежда важна.

– Да я тоже, если правду говорить. Без одежды человека понять гораздо проще.

– Пальцами? – спрашивает она, подставляя себя его рукам.

– Пальцами, – отвечает он.

Хорошо, что часы работы уже закончились и дверь пункта сбора утильсырья заперта изнутри.

В дверь к старику постучали за полночь.

Он почему-то даже не удивился. Хотя сразу понял по этому стуку, суровому, жесткому, не уважающему ни жильца, ни саму дверную поверхность, что это не сосед пришел попросить яйцо или щепотку ванильного сахара для пирога (впрочем, какие пироги ночью?) или поговорить о жизни, а «они».

Кто такие «они», он бы не смог сказать определенно. Он не очень разбирался в государственных инстанциях. Но ему было очевидно, что это кто-то из средних номеров, посланных маленькими номерами.

Пока он шел к двери, неторопливо, без страха, стук раздвоился и расчетверился – к начавшему барабанную дробь солисту присоединились другие ударники.

Старика и это не удивило. Он только посетовал про себя, что они совсем не имеют чувства ритма.

Дверь он открыл, даже не спросив, кто там. Просто распахнул ее настежь и увидел троих в штатском. На лацкане у каждого был приколот значок. Все номера плелись в конце девятой сотни.

«Как же они отсортированы!» – подумал старик. А вслух сказал:

– Добро пожаловать!

Трое в штатском удивились.

Наверное, обычно их встречали другими словами. Но некогда им было церемониться и подыскивать подходящую фразу для ответа – они просто перешли к делу.

– Почему на работу не выходишь уже три недели? Почему лавка закрыта? – спросил средний, должно быть, главный в этой троице.

– Книг не осталось, – сказал старик чистую правду.

Трое удивились опять. Должно быть, остальные допрашиваемые в подобной ситуации ссылаются на недуг и тычут в лицо медицинскими справками.

– Почему не осталось? – главный опять вернул разговор в заранее проложенное их инструктажем русло.

– Кончились. Разобрали.

– Все, что ли?

– Все. Ну, в основном все. А остатки, мелочь всякую непригодную, в макулатуру сдал.

Это, кстати, тоже было правдой, хоть и относилось лишь к единичным изданиям прошлого века вроде «Лицом к лицу. Сионистский враг в мирном Ливане».

Художественную же литературу старик сохранил на своем тайном складе в полном объеме.

– Мы опросили население, – сказал главный. – Они подтвердили, что вплоть до недавнего времени магазин был полон. Куда же подевались книги? Кто их раскупил? Оптом, что ли?

– И оптом, – согласился старик. – Приехали люди на большой машине и взяли сразу несколько полок.

– Зачем?

– А я почем знаю зачем? Может, печь на даче топить – все дешевле, чем дрова и синтетическое топливо.

– А может, читать? – предположил второй из троицы. Тот, что справа от главного.

– А может, и читать, – опять не стал отрицать старик.

– Не, читать вряд ли, – вступил в разговор и левый из троицы, на вид самый глупый. – Если оптом, это ж бездна какая! Жизни не хватит.

Но главного не убедили эти слова, и он снова пристал к старику с расспросами:

– Как выглядели?

– Кто?

– Покупатели, которые с большой машиной. И машину тоже опиши – какой марки, номер.

– Не разбираюсь я в этом, – честно признался старик. А насчет описания покупателей затруднился. Врать не умел, да и не хотелось. А правду – нельзя.

– Так как же? – повторил главный, чуть более угрожающим тоном.

– Да не приглядывался я. Ну обычные. Двое. Среднего возраста.

– Мужчины?

– Мужчины.

– Опознать сумеешь?

Старик заморгал из-под своих толстых стекол.

– Не могу знать, – наконец сформулировал он. – Зрением плохим страдаю с детства. Да и память с возрастом ослабела.

– Память, значит, ослабела? – повторил за стариком главный. – А если мы тебе память-то освежим?

– Да как же ее можно освежить? Если я чего помнил, да забыл – еще куда ни шло. Но я их совсем не помню. Не приглядывался. Книгами занимался. Пересчитывал да в коробки складывал. Какие по весу, какие по прейскуранту.

– Сколько денег тебе за них дали? – не унимался главный и сверлил старика глазами, как электродрель.

– Пара тысяч наскреблась.

– И где они? Что ты с ними сделал?

– Долги роздал, лекарства купил, еды…

– А магазин почему запер?

– Так торговать больше нечем.

– А если люди старые книжки на продажу принесут?